букв много, души мало -.-

Тяжело. Тяжело просыпаться по ночам с криком и понимать, это что ногти собственных рук раздирают плечи в кровь, безостановочно впиваясь в кожу.
Тяжело. Осознавать, что эта эмоция ужаса рождается именно в её, казалось бы, такой защищённой, голове. Огромная, чёрная, сосущая, схожая со звериным инстинктом, рождающая желание бежать. Бежать от опасности как можно дальше, как можно быстрее, сломя голову, но… куда бежать, если проблема – в её голове?
Тяжело, потому что это не первый раз. И не первый день, уже шестую ночь подряд из-за этих видений Нору проклинает, наверное, Гвендолин. Потому что она кричит, кричит действительно громко. Такие крики обычно называются нечеловеческими. Худая, маленькая Нора просыпается и долго потом не может заснуть. Она сидит, раскачивается, обнимая себя руками, и водит глазами по всей комнате в надежде, что та не исчезнет и не вернёт её в сон. Гвендолин неизменно просыпается вместе с ней, смотрит внимательно и так же неизменно засыпает через несколько минут. А Нора остаётся один на один с ночью.
Несколько дней назад она пыталась бороться с этим. Сражаться против этого наваждения, не спать, держаться на бодрящих заклинаниях, ходить по комнате, навещать кого-либо. Безрезультатные попытки ни к чему не привели, словно проклятая, она снова засыпала и снова сны навещали её. Попытки проснуться ни к чему не приводили, эти страшные картины доходили всегда до конца. Даже если Нора усилием воли вынуждала своё воспалённое сознание более-менее контролировать видения и заканчивала ту, иллюзорную, жизнь самоубийством, картинки всё равно продолжались. И все ощущения, которые она в них получала, казались такими настоящими, и все эмоции, которые ей навязывались, были невероятно сильными и тоже.
Настоящими.
Она ходила к знакомым и просила проверить её на сглаз. Она ходила к Абдулле и Зубодерихе, но всё без толку. Они ничего не находили, ни малейшего признака вмешательства со стороны. Она уже почти впадала в детство от настигающего безумия и смеялась нервно и тихо на лекциях: а не вселяется ли в неё кто, а не будет ли она жертвой какого-нибудь безумного духа, желающего проникнуть в Тибидохс? Какое множество вариантов она рассматривала, какое множество отбрасывала.  Сколько усилий стоило ей не спать днём: единожды попробовав, она поняла, что время суток ничего не меняет.
Ах, как легко было бы, если бы это было проклятие недоброжелателя! Недоброжелателей было много, ну почему, почему это не их рук дело? Тогда исправить всё было бы так легко. А теперь? И что дальше? Она же не сможет так долго, сгорит и лишится рассудка.
А рассудок Норе ещё нужен.

Воскресенье. Снова липкая паутина сна, охватившая рассудок. Страшно. Да, ей бывает страшно. Нора держит ладонь у лба и начинает улыбаться.
Тяжело. Сколько ещё таких ночей? Как долго ещё лишаться этого страха? Она уже, уже не выдерживает. Элеонора откидывает одеяло, стремясь разорвать малейшую связь со сном, и поднимается. Тихо кусает себя за запястье, чтобы лишиться паники. Глубоко, прерывисто дышит. А потом – невыносимое томление, уступка желаниям – вылетает из комнаты в коридор.
В коридоре полумрак и холодно. Она одета в лёгкую мужскую рубашку на несколько размеров больше, чем надо. Это её ночнушка, пахнущая сигаретами и женскими духами. Классика жанра, которой она не могла не уступить. Длинные рыжие волосы растрёпаны и распущенны, падают на плечи волна за волной. Лоб мокрый, ноги босые, но простуда кажется сейчас наименьшей из всех бед.
Туда. Туда, дальше от проклятой комнаты, от снов. Оторваться бы от самой себя.
Она медленно идёт, опираясь рукой о каменную стену и глядя на магические факелы. Её сердце всё ещё бьётся слишком быстро, она всё ещё вздрагивает от каждого шороха. Ведь и такой сон был: прогулка по коридору и неожиданно начавшееся царство Хаоса. Воспоминания об этом так свежи ещё, что Нора прибавляет шагу, стараясь не судорожно, а спокойно рассматривать жилой этаж.
Куда? О, бездна. Уже куда-нибудь.
Одна дверь, вторая, третья. У неё действительно нет ни цели, ни мыслей о том, куда податься. Её ведёт не интуиция, её ведёт желание спастись от самой себя. Ведёт бесцельно, бессмысленно.
Вот какой-то поворот. Чья-то приоткрытая дверь. Рассмеявшись, теряя рассудок и чувствуя отчаяние, Нора жадно глядит на дверь, не имея ни малейшего представления о том, чья это комната. Да плевать, даже если это будет первокурсница-оборотень.
Тем лучше даже, вдруг сегодня луна полная? Превратится и уничтожит меня. Случайно.
Смотрит, стараясь не вспоминать ещё один такой кошмар. Казалось бы куда не ступи, что не сделай, везде будут преследовать все эти образы и страхи. Везде. Но в комнате, кажется, горит свет, тускло-тускло. Свет – это всегда надежда, даже для таких заблудших душой, как она.
Отчаяние может быть таким глубоким, таким беспросветным, таким страшным.
Тяжело. Странно, что глаза у неё ещё сухие. Каменное сердце и нервная система у тебя, Горьянова.
И вдруг вспоминает, чья комната. Решительно приоткрывает. Смеётся. Громко, не скрываясь, хватаясь ладонями за лицо и щуря глаза.
Бездна, где же спастись, куда же деться.
Привет, Бутусова.